Вепрь - 2 [СИ] - Константин Калбанов

— А чего же давеча?

— Так проверить нужно было, дело-то такое, что и выгодно, но и костей можно не собрать. Тогда-то ты отказался, а тут сам пришел. Ну, сам посуди, мог ли я иначе?

— Тоже верно. И как теперь будем?

— Я с тем человечком свяжусь и скажу чтобы к тебе подходили. А ты жди того, кто тебе слово от Струка принесет и копейку копейщиком вверх подаст.

— Добро. Только упреди, чтобы зазря на купцов не нападали, я сначала убедиться должон буду, все ли ладно.

— Нешто не веришь?

— Ты меня купеческим премудростям учи, а тут я и сам сусам. А что до товара касаемо, так еще подпортят что, а ты не восхочешь платить по чести.

— Да я…

— Или так, или разговора не было.

— Как скажешь, — вздохнув согласился Отряхин, а чего не согласиться ить распутица, купцы ждут зимника, так что разбойничкам сейчас руки приложить некуда.

— И еще. Как только деньгу потребную сберу, больше тем пробавляться не стану. Устраивает, присылай человечка, нет, знать не судьба.

— Устраивает, — быстренько так брякнул, не иначе как рассчитывает замазать, а там куда ты милай денешься, еще и наводить на караваны станешь. Ну-ну, как скажешь.

Жизнь на постоялом дворе шла своим чередом. Горазд все же хорошо восстановился, а потому нагрузки Виктор постепенно увеличивал, добавил изучение рукопашного боя. Парень занимался боевой подготовкой почитай в течении всего дня с небольшими перерывами, сам Виктор только по пол дня, нажимая на самоподготовку курсанта.

Не сказать, что Волков остальное время прохлаждался, нет, дело в том, что очень много времени он уделял изучению гульдского. Часами корпел над листами, аккуратно записывая все, что ему вдалбливал уже свыкшийся с внешностью ученика и немного нервничающий толмач, а как не нервничать коли сухой закон, ломал язык и напрягал голосовые связки, чтобы овладеть гортанной речью. В прошлой своей жизни он как-то наплевательски относился к школьной программе английского, да и в училище тоже, есть троечка, и слава Богу, тот в жизни не пригодится, так что лучше сосредоточиться на том, что имеет практический смысл. Здесь ситуация была иной и он, буквально вгрызался в гранит науки, дошло до того, что толмачу было строго настрого указано не разговаривать с Виктором на славенском, только на гульдском. Впрочем, пропойца-то пропойца, но учить этот мужичок умел и уверенно вел своего ученика от простого к сложному.

Спросите к чему такие сложности, когда можно просто идти и резать гульдов всех к ряду? А не было желания бить всех подряд. Нужно, так и сотню изведет не поморщится, но то если нужно, а вот специально, к тому душа не лежала. И еще, он хотел найти именно тех, кто участвовал в том налете. Пятерых они приголубили, еще кто может погиб в войне, но ведь кто-то все еще топчет землицу. Ну и как их найти, если не спрашивать? А для того нужно знать язык. Вот так вот.

Миновало время. Выпал первый снег. До первопутка время еще было, потому как дураков отправляться в путь во время обильных снегопадов не было, а именно ими знаменовались конец осени и начало зимы. К концу первой седмицы груденя, декабря по местному, караваны двинутся в путь. Сейчас у купцов все едино бойкая пора, полным ходом идет формирование будущих караванов, перекладывается и готовится товар, нанимаются ватаги для охраны.

У наемников сейчас горячая пора, прошлый сезон остался позади, вынужденный отпуск закончился, теперь главное не прогадать и заключить выгодный контракт. С другой стороны, те кто имеет давние деловые отношения по этому поводу особо не парятся, просто ждут когда появится наниматель. Эти не поведутся и на большую деньгу, потому как то может оказаться только на раз, а вот старый и проверенный купец, это из года в год, одним словом надежность и стабильность.

Бабка Любава оказалась права и с первыми морозами на подворье приключилось ожидаемое, но все же горе, умер отец Горазда, Груздь. Мужчина болел давно и серьезно, настолько серьезно, что отступилась даже кудесница лекарка, творившая буквально чудеса. Одно радовало, крестьянин винивший себя за то, что его семья попала в холопы, увидел таки ее свободной и мало того, пристроенной и крепко стоящей на ногах. Так и отошел в покое, тихо и безропотно, на последок успев благословить своих домочадцев и высказать слова благодарности Добролюбу.

— Чего хотел? — Грубо спросил Виктор, мужика сидящего за столом не сбросив тулупа, не нового, но вполне сохранного и так во всем обличии. Как видно, проезжий был не робкого десятка, посмотрел на подошедшего с любопытством, но не отшатнулся при неприятном зрелище.

Дело в том, что он никогда не выходил к постояльцам, свалив все дела на Беляну, которая руководила подворьем на свой лад, так как считала нужным и с возложенными на нее обязанностями справлялась едва ли не играючи. Ну, нравилось ей, нашла баба себя, вот и ладилось. А если так, то чего под ногами путаться, он больше занимался иным, в последнее время сильно нервничая, что же получается, зря столько времени потеряно, коли нет вестника от Лиса. А тут этот мужик, вот подай ему хозяина и все тут.

— Не боишься по миру пойти, коли так приветлив будешь с гостями? — Усмехнулся мужик.

— А ты меня жизни решил поучить? Что же примного благодарен, да только учти человек проезжий, с шутниками я строг. Не зыркай глазками, я знаю себе цену, а потому и словам своим. Сказывай в чем потребность.

— Хм. Правду видать сказали, что тебе палец в рот не клади. Тут уж и подумаешь, стоит ли с тобой иметь дело.

— А кто сказал, что у меня могут быть дела с тобой.

— Дак, привет тебе от Струка, — с этими словами он выложил на стол копейку, выложил не просто так, а нарочито перевернул копейщиком вверх. Вот оно стало быть как, пожаловал долгожданный гость. Ну что же вот и пришло время проверить чего стоит он сам и Горазд.

— Пошли на двор. Нечего тут.

— Холодновато.

— Ничего, зато ушей лишних нет.

Вышли. А что тут скажешь, если метель метет, конечно холодно, но то не беда, зато говорить можно свободно, дело ить задумал ох и не доброе, так что чем меньше будут знать домашние, а иных на подворье сейчас не было, тем лучше.

— Ты сам-то из ватажников или только весточку принес?

— Из ватажников.

— Сколько вас в ватаге?

— А тебе зачем? — Искренне удивился мужик, — Твое дело малое, принял товар, сдал его, а остатнее наша забота. Так что трактирщик не лезь туда, куда собака нос не сует.

— Так, значит?

— А ты как думал.

Тать, а кто же еще-то, крепкий, да только и Виктор не слаб, и тулуп движения гостя стесняет, а Волков в отличии от него в полушубке овчинном, легком и удобном, и сноровки у трактирщика имеется в достатке, одним словом как оказался на снегу посланник и не понял. В следующее мгновение на горло лег сапог хозяина подворья, слегка надавив на яблоко, от чего в горле запершило, рука заломлена так, что и не дернешься лишний раз, если только попытаешься, так и хрустнет

— Если ты и тот кто тебя сюда прислал считаете себя самыми умными, то очень сильно ошибаетесь. Пользовать меня в темную не выйдет. Нешто думаешь безмозглого нашли и мне не ведомо, что сталось с прежним тутошним хозяином, коего под белы рученьки взяли. Только вот чудное дело, ватага разбойничья куда-то запропастилась и следа ее так и не сыскали, а тот кто сбывал товар и сегодня ходит гоголем. Так что ты лучше не шути и отвечай на мои вопросы.

— А живота лишиться не боишься?

— То ты бойся.

— Дак порешишь меня, про ватагу не узнаешь ничегошеньки.

— Ты много-то о себе не думай. Поломаешься немного для порядку, а потом все выложишь, уж мне поверь. Я хочу и дело сделать и суда избежать, а потому знать мне надлежит многое. Так как, добром будем говорить, или можно сразу калить железо? Чего молчишь?

— Да вот думаю, а как ты с ватажниками будешь договариваться? Народ ведь без князя в голове, пожгут вдругорядь твое подворье. Готов ли к тому? — Повержен, обездвижен, с придавленным горлом, но упрямо хрипит свое.

— Я обмана не имею, потому и бояться мне нечего, а вот к тому что меня обмануть возжелают всегда готов. Ну так, как?

— Отпусти.

Отпустил. Тать поднялся помассировал руку и горло прокашлялся, покряхтел, ох и силен этот трактирщик, скоморох бывший. Ну да ничего, время все на свои места расставит, еще сочтемся.

— Спрашивай.

— Сколько народу в ватаге?

— Две дюжины.

— А сколько мяса?

— Чего-о?

— Сколько таких, что и под нож пустить не жалко? Вот только не нужно мне рассказывать, что у вас такого не водится.

— Хм. Костяк ватаги шестеро, уж не первый год на большой дороге, потому бойцы стоящие.

— Огненного боя в достатке?

— Что-то ты странные вопросы сыплешь, трактирщик?

— Нормальные вопросы. Дело имею, потому и спрашиваю.

— А дело по всему выходит зубастое?